– А, помню! Они охотились на мускусных быков. Спасательной экспедиции не удалось разыскать никаких следов их обоих.
– Я их нашел, – сказал Снасс, – но они были уже мертвы.
– Об этом до сих пор никто ничего не знает. Вести не дошли.
– Вести никогда не доходят, – любезно пояснил Снасс.
– Вы хотите сказать, что если бы вы застали их в живых?..
Снас кивнул.
– Они остались бы со мной и с моим народом.
– Энтон, однако, ушел, – сказал Смок с вызовом.
– Не помню такого имени. Давно это было?
– Лет четырнадцать-пятнадцать назад, – ответил Смок.
– Значит, он все-таки пробрался… А я не раз спрашивал себя, что с ним сталось. Мы звали его Длинный Зуб. Это был сильный человек, очень сильный.
– И Лаперль прошел здесь десять лет назад.
Снас покачал головой.
– Он видел следы ваших стоянок. Это было летом.
– Тогда понятно, – ответил Снасс. – Летом мы бываем на сотни миль севернее.
Но как ни старался Смок, он не мог найти ключа к прошлому Снасса. Кем он был до того, как переселился в эти дикие северные края? Человек, несомненно, образованный, он уже долгие годы не читал ни книг, ни газет. Он не знал и знать не хотел, что изменилось за это время в мире. Он слыхал о нашествии золотоискателей на Юкон, о клондайкской золотой лихорадке. Но золотоискатели никогда не вторгались в его владения, и он был этому рад. А огромный внешний мир для него просто не существовал. Снасс и слышать о нем не хотел.
Лабискви тоже мало что могла сообщить Смоку о прошлом отца. Она родилась здесь, в охотничьем становище. Ее мать умерла, когда девочке было шесть лет. Мать была красавица – единственная белая женщина, которую видела Лабискви за всю свою жизнь. Она сказала это с грустью – и с грустью снова и снова заговаривала о том мире, откуда ее отец бежал безвозвратно. Да, она знает, что существует другой, большой мир, но это – ее тайна. Она давно поняла, что одно упоминание о нем приводит отца в ярость.
Энтон рассказал одной индианке, что дед Лабискви – отец ее матери – занимал высокий пост в Компании Гудзонова залива. Позднее индианка рассказала об этом Лабискви. Но имени своей матери девушка так и не узнала.
От Дэнни Мак-Кена нельзя было почерпнуть никаких полезных сведений. Он не любитель приключений. Бродячая жизнь среди дикарей ужасна, а он ведет ее вот уже девять лет. Он жил в Сан-Франциско, его напоили и обманом затащили на китобойное судно; с мыса Барроу он и еще трое из команды бежали. Двое умерли, третий бросил его на полпути, когда они с огромным трудом пробирались к югу. Два года прожил он среди эскимосов, прежде чем набрался мужества снова пуститься в тяжкий и страшный путь на юг, а когда оставалось всего несколько дней до ближайшего поста Гудзоновой компании, его захватили в плен молодые охотники Снасса. Мак-Кен был маленький, неумный человечек с больными глазами, он мечтал и говорил только об одном: как бы вернуться в милый город Сан-Франциско, к милой его сердцу профессии каменщика.
– Наконец-то к нам попал умный человек, – сказал Смоку Снасс однажды вечером у костра. – До вас нам все не везло. Впрочем, был еще старик Четырехглазый. Это индейцы так его прозвали, он был близорук и носил очки. Он был профессор зоологии. (Смок отметил про себя, что Снасс совершенно правильно произнес это слово.) Мои охотники захватили его в верховьях реки Поркьюпайн, он заблудился и отстал от своей экспедиции. Умный человек был, спору нет, но чего-то ему не хватало. Вечно он сослепу сбивался с дороги. Правда, он знал геологию и умел обращаться с металлами. На берегах Лусквы есть уголь, Четырехглазый устроил там для нас отличные кузницы. Он чинил наши ружья и научил этому молодежь. В прошлом году он умер, и нам его очень недостает. Он заблудился, замерз в какой-нибудь миле от лагеря, – вот как это случилось.
В тот же вечер Снасс сказал Смоку:
– Вам надо бы выбрать себе жену и завести собственный очаг. Вам будет удобнее, чем с молодыми охотниками. У нас, знаете, есть такой девичий праздник – девушки зажигают костры и ожидают суженых. Это обычно делается среди лета, когда пойдет лосось, но я могу распорядиться раньше, если захотите.
Смок засмеялся и покачал головой.
– Помните, – спокойно сказал в заключение Снасс, – Энтон – единственный, кому удалось отсюда выбраться. Ему повезло, необыкновенно повезло.
Лабискви говорила Смоку, что у ее отца железная воля.
– Четырехглазый называл его Замороженным Пиратом – не знаю, что это означает, – Ледяным Тираном, Пещерным Медведем, Первобытным Зверем, Оленьим Королем, Бородатым Леопардом и еще разными именами. Четырехглазый любил такие слова. Это он меня выучил английскому языку. Он всегда шутил. Никак нельзя было понять, серьезно он говорит или нет. Когда я сердилась, он называл меня – мой дружок гепард. А что такое гепард? Он всегда меня так дразнил.
Смока удивляла ребяческая наивная, оживленная болтовня Лабискви, которая так не вязалась с ее обликом взрослой девушки.
Да, ее отец – человек непреклонный. Его все боятся. Он страшен, когда рассердится. Тут есть племя Дикобразов. Они и еще племя Лусква служат Снассу посредниками, продают за него в факториях шкуры и покупают ему патроны и табак. Он всегда поступал честно, а вождь Дикобразов начал его обманывать. Снасс дважды предупреждал его, а потом поджег его селение, и человек пятнадцать из племени Дикобразов были убиты в схватке. После этого никто не пытался обмануть Снасса. Однажды, когда она была еще маленькая, один белый человек пытался убежать отсюда, и его убили. Нет, отец сам не убивал, он только отдал приказ молодым охотникам. Никогда еще ни один индеец не ослушался ее отца.