Смок Белью - Страница 44

– Ну-ну, дрожащим голосом сказал Карсон. – Ну и ну!

Стало тихо. Потом веревка заколебалась.

– Что вы делаете? – окликнул Смок.

– Зарубки для рук и для ног, – нетвердо, запинаясь, отвечал Карсон. – Вот погодите. Я вас живо вытащу. Вы не смотрите, что я заикаюсь. Это просто от волнения. А вообще я ничего. Вот увидите.

– Вы все силы на меня тратите, – сказал Смок. – Лед тает, еще немного – и вы свалитесь вместе со мной. Вам надо это бросить. Слышите? Незачем нам обоим погибать. Понятно? Вы молодчина, каких нет на свете, прямо герой. Но вы бьетесь понапрасну. Бросьте меня.

– Молчите. На этот раз я сделаю зарубки поглубже, тут не то что человек – и лошадь станет. Целая упряжка.

– Довольно уж вы меня тянули, – настаивал Смок. – Бросьте!

– Сколько раз я вас вытягивал? – грозно спросил Карсон.

– Много раз, и совершенно зря. Вы из-за этого только сами съезжаете все ниже.

– Зато учусь действовать вернее. Я до тех пор буду вас тянуть, пока мы отсюда не выберемся. Поняли? Видно, Господь Бог знал, когда создал меня легковесом. Ну, теперь помолчите. Я занят.

Несколько минут прошло в молчании. Смок слышал, как стучит и звенит, ударяя по льду, лезвие ножа, ледяные осколки перелетали к нему за бугор. Смока мучила жажда; цепляясь руками и ногами за откос, он губами ловил эти мелкие льдинки, давал им растаять во рту и жадно глотал.

Он услышал, как охнул и потом в отчаянии простонал Карсон; веревка ослабла, и Смок изо всей силы вцепился в лед. Но тотчас веревка снова натянулась. Смок поднял глаза: из-за бугра показался нож и скользнул к нему по крутому склону, острием вперед. Смок зажал его щекой, содрогнулся от пореза, но тут же зажал крепче, и нож остановился.

– Экий я ротозей! – огорченно вскрикнул Карсон.

– Ничего, я его поймал, – успокоил Смок.

– Да ну? Постойте-ка! У меня в кармане сколько угодно бечевки. Я вам ее спущу, и вы привяжите нож.

Смок не ответил, охваченный вихрем противоречивых мыслей.

– Эй, вы там! Вот вам бечевка. Скажите, когда поймаете.

Маленький перочинный ножик, привязанный к бечевке вместо груза, заскользил по льду. Смок поймал его, одной рукой и зубами торопливо открыл большое лезвие и попробовал – острое ли. Потом привязал к бечевке большой нож и крикнул Карсону:

– Тащите!

Нож ушел вверх. Смок не сводил с него глаз. Но он видел не только нож, перед глазами его стоял маленький, щуплый человечек, испуганный и все же непреклонный: он дрожит, стучит зубами, голова у него кружится, и, однако, он умеет побороть страх и отчаяние и ведет себя настоящим героем. С тех пор как Смок повстречался с Малышом, ни один человек так сразу не пришелся ему по сердцу, как Карсон. Да, этот поистине вскормлен мясом, это настоящий друг – готов погибнуть за тебя, и твердость духа такая, что самый жестокий страх ее не поколеблет. И, однако, Смок трезво оценивал положение. Обоим им не спастись. Медленно, но верно они сползают в пропасть, – он, Смок, тяжелее, и он тащит за собой Карсона. Карсон – легкий и цепкий, как муха. Оставшись один, он спасется.

– Ай да мы! – донесся голос из-за бугра над головой Смока. – Теперь все в порядке, выберемся в два счета!

Он так старался, чтоб голос его звучал бодро и уверенно! И Смок принял решение.

– Слушайте, – заговорил он твердо; откуда-то выплыло лицо Джой Гастелл, но Смок силился прогнать это видение. – Я отправил вам наверх нож, с ним вы отсюда выберетесь. Понятно? А перочинным ножиком я перережу веревку. Лучше спастись одному, чем погибнуть обоим, понятно?

– Спастись обоим – или никому. – В дрожащем голосе Карсона была непоколебимая решимость. – Только продержитесь еще минутку…

– Я и так держусь слишком долго. Я человек одинокий, никто меня не ждет – ни славная худенькая женушка, ни детишки, ни яблони. Понятно? Ну и шагайте подальше отсюда.

– Погодите! Бога ради, погодите! – закричал Карсон. – Не смейте! Дайте мне вас вытащить! Спокойнее, дружище. Мы с вами выкарабкаемся. Вот увидите. Я тут таких ям понарою, что в них влезет целый дом и конюшня в придачу.

Смок не ответил. Как завороженный, следя глазами за ножом, он старательно, неторопливо стал перерезать веревку – и вот одна из трех узких полосок сыромятной кожи лопнула, и концы ее разошлись.

– Что вы делаете? – отчаянно закричал Карсон. – Если вы ее перережете, я вам никогда не прощу, никогда! Спасаться – так обоим или никому, слышите? Мы сейчас выберемся. Только подождите! Ради Бога!

И Смок, не сводивший глаз с перерезанного ремешка, ощутил безмерный, обессиливающий страх. Он не хотел умирать! Пропасть, зияющая внизу, приводила его в ужас, и с перепугу он ухватился за бессмысленную надежду: может быть, отсрочка окажется спасительной… Страх толкал его на этот компромисс.

– Ладно, – откликнулся он. – Я подожду. Делайте, что можно. Но так и знайте, Карсон, если мы опять поползем вниз, я перережу веревку.

– Тише вы! И не думайте про это. Уж если поползем, дружище, так только вверх. Я прилипаю, как пластырь. Я мог бы удержаться, будь тут хоть вдвое круче. Для одной ноги вам уже вырублена солидная ямина. Теперь помолчите, я буду работать.

Потянулись долгие минуты. Стараясь ни о чем больше не думать, Смок прислушивался к ноющей боли в пальце, на котором задралась заусеница. Надо было еще утром ее срезать, она уже и тогда мешала; ничего, как только выберемся из этой щели, сейчас же срежу, – решил Смок. И вдруг он увидел эту заусеницу и палец другими глазами. Пройдет еще минута, в лучшем случае десять, двадцать минут, – и заусеница, и этот крепкий, гибкий, подвижной палец, быть может, станут частью искалеченного трупа на дне пропасти. Смоку стало страшно, и он возненавидел себя за малодушие. Нет, храбрые люди, те, что едят медвежатину, сделаны из другого теста! От гнева, от презрения к себе он готов был взмахом ножа рассечь веревку. Но страх заставил его опустить нож, и, дрожа, обливаясь потом, он опять прильнул к скользкому откосу. Он старался уверить себя, будто весь дрожит от того, что промок насквозь, прижимаясь к тающему льду; но в глубине души он знал, что не в этом дело.